Я – герой. Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног – ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей – надейся на свои руки и ноги. И будь героем. Если у тебя нет ни рук, ни ног, а ты к тому же ухитрился появиться на свет сиротой, – все. Ты обречен быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть. Я герой. У меня просто нет другого выхода.
Начну я, пожалуй, с главного. Это потрясающая книга. А Рубен Давид Гонсалес Гальего - потрясающий человек.
История испанского мальчика-инвалида, разлученного с матерью и проживающего такую сложную жизнь в детских домах и доме престарелых, просто не может оставить равнодушным.
Скажу честно, я предполагала два варианта развития событий:
1) книга будет жалостливой, полной причитаний в духе "как же несправедлива жизнь",
2) наоборот, текст через строку будет пестрить жизнеутверждающими оптимистическими лозунгами.
И мысли после прочтения книги на такие тяжелые темы, как мне казалось, я предвидела. Это ведь очевидно и затерто до дыр:цени, то, что имеешь, другим гораздо тяжелее.
Ан нет. Я ошиблась. И очень этому рада.
Читать было очень просто (очень уж близок мне оказался язык автора, его манера говорить, подкупающая своей горькой честностью) и одновременно очень тяжело (постоянное ощущение этой самой горечи и пресловутый "комок в горле").
Я Америку любил, любил с девяти лет. Именно в девять лет мне рассказали, что в Америке инвалидов нет. Их убивают. Всех. Если в семье рождается инвалид, врач делает ребенку смертельный укол.
Небольшие обрывки памяти, из которых состоит книга, показывают нам мир, который мы так упорно не желаем замечать рядом с собой - мир изгоев (давайте не будем притворяться, прекрасно же знаем, что в нашей стране отношение к инвалидам, больным детям и старикам оставляет желать лучшего), людей, которым необходимы особые условия для жизни, людей, которым необходима наша помощь и уважение. Не жалость, не равнодушие, не отвращение. Помощь.
Ну вот, собиралась не говорить банальности (уверена, об этом всем и до меня не один раз сказали), но все-таки не удержалась. Да, мир чудовищно несправедлив. И эта несправедливость выражается даже не в том, что кто-то рождается физически и психически здоровым, а кому везет гораздо меньше, а в том, что мы не умеем нормально относится к людям, которые чем-то не похожи на нас.
Одно из первых воспоминаний детства - подслушанный разговор взрослых.
- Ты говоришь, что он умный. Но он же ходить не может!
С тех пор ничего не изменилось. Всю мою жизнь о моей инвалидности говорили как о возможности или невозможности производить механические действия: ходить, есть, пить, пользоваться туалетом. Но самое главное оставалось всегда самым главным: я не мог ходить. Остальное взрослых почти никогда не интересовало. Не можешь ходить - ты дебил.
В "Белом на черном" переплетены истории многих людей, и для меня эта книга в первую очередь не о тяжелой жизни инвалида, а о людях - таких разных и таких настоящих. И неизвестно, кто из них больше человек. Инвалидность - она ведь не только физической может быть. Инвалидность души гораздо страшнее.
И все же, эта книга стала для меня одной из самых любимых, несмотря на мрачность. Она настоящая. Живая. Честная.
День за днем в жизни Рубена (который становится практически родным; мне очень хотелось бы просто взять его за руку и посмотреть в глаза) и в жизни миллиардов других людей идет борьба - борьба с самим собой, с несправедливостью внешнего мира. И пока жива надежда - они побеждают.
Как всегда в жизни, белая полоса сменяется черной, на смену удаче приходят разочарования. Все меняется, все должно меняться. Так должно быть, так заведено. Я знаю это, я не против, мне остается только надеяться. Надеяться на чудо. Я искренне желаю, страстно хочу, чтобы моя черная полоса продержалась подольше, не менялась на белую.
Я не люблю белый цвет. Белый - цвет бессилия и обреченности, цвет больничного потолка и белых простыней. Гарантированная забота и опека, тишина, покой, ничто. Вечно длящееся ничто больничной жизни.
Черный - цвет борьбы и надежды. Цвет ночного неба, уверенный и четкий фон сновидений, временных пауз между белыми, бесконечно длинными дневными промежутками телесных немощей. Цвет мечты и сказки, цвет внутреннего мира закрытых век. Цвет свободы, цвет, который я выбрал для своей электроколяски.
А когда я пройду своим чередом сквозь строй доброжелательно-безличных манекенов в белых халатах и наконец приду к своему концу, к моей личной вечной ночи, после меня останутся только буквы.
Мои буквы, мои черные буквы на белом фоне. Я надеюсь.
