«Энергичные люди» Василия Шукшина, сатирическая повесть, написанная в 1974 году, - очень любимое отечественным театром произведение. Достаточно вспомнить хотя постановку Товстоногова того же 1974 года в ленинградском БДТ с незабвенным Евгением Лебедевым в главной роли. И вот, очередную версию инсценировки этой повести-пьесы мы недавно посмотрели в Нижегородском театре драмы имени М. Горького. За два билета заплатили 2 000 рублей.
Звонок на всю улицу
Для начала несколько слов о самом театре. Величественное здание в стиле бозар – одно из безусловных украшений Большой Покровской улицы, главного пешеходного променада города и необычайно колоритного в архитектурном отношении места. Театр, заново построенный в 1896 году, занимает достойное место в этой россыпи архитектурных жемчужин русской старины (чего стоит только здание Госбанка 1913 года постройки). Правда, осмотреть театр не только снаружи, но и внутри людям, попавшим сюда в первый раз, как нам в данном случае, несколько затруднительно. Потому что за один поход времени для этого маловато. Зрителей в Нижегородский театр драмы почему-то пускают не за 30-40 минут до начала спектакля, как это обычно принято в театрах, а минут за 10, после первого звонка. Звонок при этом такой громкий, что его слышно на противоположной стороне Покровки. Первый раз сталкиваюсь со столь странным способом оповещения зрителей и всех прохожих о начале спектакля. Может быть, это следствие продолжающегося антиковидного режима?.. Впрочем, среди зрителей людей в масках, включая нас с моей девушкой, было совсем немного. Вот сотрудники театра были в масках, да.
Зал, кстати, был заполнен процентов на 80. Достаточно много было людей, хотя этот спектакль здесь идет уже давно: премьера состоялась в декабре 2020 года. А вообще это не первая инсценировка пьесы Шукшина на прославленной сцене. Первая постановка тогда еще в Горьковском театре драмы состоялась в 1975 году. Что любопытно, в то время на сцену тоже выходили некоторые актеры, играющие в «Энергичных людях» и сегодня, почти полвека спустя. Только играют они уже другие роли. Как, например, народный артист России Анатолий Фирстов, который в 1975-м исполнял роль милиционера, а сегодня – Седого.
Энергично back to the USSR
Современная версия идет немногим менее трех часов, но смотрится на одном дыхании. Отличный, наполненный неустаревающим юмором, динамичный, даже драйвовый спектакль. Есть у него и своя особенность. Режиссер Алла Решетникова превратила рассказ о жизни провинциальных советских мелких аферистов, приспособленцев и расхитителей социалистической собственности в мощный ностальгический гимн СССР. На сцене установлен гигантский «телевизор», на экране которого по ходу пьесы то и дело транслируются, хоть и без оригинального звукового сопровождения, призванные вызывать ностальгию советские кадры. Фрагменты знаменитых советских фильмов: подвыпивший Афоня танцует в кафе под «Милый, чо, да милый, чо…», Доронина поет в такси Ефремову про то, что «Опустела без тебя Земля»… Транслируются кадры официальной хроники: будни строек коммунизма, колхозники опять что-то надоили и намолотили в закрома. Транслируются кадры быта советских людей: не суперлюкс, но вполне достойная жизнь. Дополняют все это живая музыка и танцы. Гитарист и барабанщик лихо лабают в шахтах-клетках, напоминающих шахты старых советских лифтов. Стройные девушки и юноши кружатся под советские шлягеры. В общем, страна, которую мы потеряли, оживает на сцене. И в какой-то момент этой советской ностальгии становится чересчур много. Прошу заметить: это говорит человек, который и сам нет-нет, да и ностальгирует по отдельным явлениям советской жизни и считает, что СССР было чем гордиться. Тем не менее, в какой-то момент этот гимн СССР (гимн глянцевому СССР) в спектакле начал мне резать глаз и ухо. На мой взгляд, переборщили с ностальгией. Это, как если бы, например, в постановке чеховской «Чайки» зрителям то и дело транслировали бы на экране кадры фото- и кинохроники жизни в царской России конца XIX-начала XX века, не имеющие отношения к содержанию пьесы: балы, красавицы, лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки. Зачем транслировали? Живых свидетелей Российской империи в зале, понятно, уже нет, но ведь там могут быть люди, которые в силу своих идейно-политических убеждений симпатизируют царской России. Им, наверное, было бы приятно поностальгировать подобным образом. На мой взгляд, такой режиссерский ход был бы странным и не вполне уместным.
Ностальгия по СССР становится в спектакле Решетниковой полноправным героем, героем очень активным и шумным, тянущим одеяло зрительского внимания на себя. И, замечу, положительным героем: советские реминесценции должны вызывать и вызывают у публики (по крайней мере, у значительной ее части) исключительно светлые и позитивные эмоции. Меж тем, как в пьесе речь вообще-то идет об уродливых проявлениях советской действительности. Нестыковка получается.
Тем не менее, спектакль, повторю, настолько заводной, актеры играют так сочно и здорово, что общего впечатления этот перебор с советской ностальгией почти не портит. Портит, но чуть-чуть.
Главная звезда
Главная звезда постановки – конечно, Наталья Кузнецова, играющая Веру. Актрисе удалось создать непростой, многослойный и в то же время – точный и убедительный образ. На первый взгляд, ее героиня – обычная советская тетка в худшем смысле этого слова: не очень умная, не очень образованная (из рабочей семьи), косноязычная («В то время, когда все наши люди занимаются производительностью труда, есть отдельные элементы, которые только хотят есть и пить. И занимаются этим каждый день»), еще не старая, но уже расплывшаяся тетка в парике овечьего фасона (или с овечьей прической). С другой стороны, Вера – женщина твердая, решительная, не такая уж глупая и совсем не робкая. Такую женщину на испуг не возьмешь, она и в окно на полном серьезе готова прыгнуть, пусть и со второго этажа, и ноги себе переломать, лишь бы осадить мужа и его дружков-собутыльников, вздумавших ее то ли убить, то ли шантажировать. И, наконец, это героиня, воплотившая в себе такие лучшие черты русской женщины, как верность, преданность, нежность, душевное тепло. Вера с искренним гневом выставляет вон Курносого (Алексей Хореняк), который предлагает ей, в отместку неверному супругу, адюльтер с ним самим, Курносым, или со знакомым артистом («Под два метра ростом, вылитый Потемкин»). Лично для нее измена неприемлема.
Вера готова смириться с пьянками и дебошами Аристарха (Олег Шапков), с его изменами, грубостью и враньем, с ничтожностью его. Готова смириться даже с тем, что де-факто (а в финале пьесы – и де-юре) ее муж – вор и преступник. С одним лишь она не может смириться: с тем, что он ее не любит. Поэтому, когда дружки ставят Аристарха перед ней на колени и заставляют пусть и не вполне членораздельно выразить, что он ее любит, как она прощает ему все. И ему, и всем, всему миру. Для нее это – главное. Мáстерская актерская работа Натальи Кузнецовой.
Танцуют все!
Есть в спектакле и еще одна особенность: финал. У Шукшина, как известно, финал был в стиле «торжествующее правосудие»: в квартиру Аристарха приходят милиционеры, обнаруживают украденные автомобильные покрышки и накрывают всю компанию. В спектакле Аллы Решетниковой – полуоткрытый финал. После проникновенного монолога Брюхатого в блестящем исполнении заслуженного артиста России Сергея Блохина о том, что нужно жить да радоваться, а не искать себе всякие сложности, на сцене начинается натуральная дискотека. Танцуют все. Танцуют и под советские, и под иностранные хиты (например, под дуэт Baccara). При этом, песня Yes, Sir, I Can Boogie, например, вышла в 1977 году, уже после смерти Шукшина. То есть, дискотека даже хронологически не вполне совпадает с событиями в пьесе. Дискотека 70-х.
Завершать такой карнавал ностальгии, жизнелюбия и триумфа семейных ценностей сценой ареста было бы, конечно, как-то неловко. И его не стали завершать таким образом. Когда все напелись и наплясались, в квартире Аристарха вновь раздается тревожный звонок. Герои на мгновение замирают в духе немой сцены «Ревизора», а затем члены шайки-лейки демонстративно складывают за спиной руки, как арестанты, и таким манером уходят со сцены. Но милиционеры на сцене не появляются. Финал-полунамек.
Тем не менее, думаю, если бы Василий Макарович, чей портрет в самом конце тоже появляется на экране гигантского «телевизора», увидел бы этот спектакль, он бы ему понравился. Хотя этого упивания советской эстетикой он, наверное, не понял бы. И не только потому, что для него, наверное, сюрпризом стал бы тот факт, что СССР больше нет, и по нему можно ностальгировать. А потому, что пьеса была не об этом. И потому, что все хорошо в меру.
