Время жить и время умирать, Эрих Мария Ремарк - отзыв

Моя бабушка родилась незадолго до начала Великой Отечественной Войны. И после ее окончания, даже на протяжении нескольких лет после капитуляции Германии, немецкие пленные еще оставались на территории Союза. И некоторое количество таких пленных еще несколько лет строили поселок, находившийся рядом с хутором, где родилась и жила моя бабушка. Ей тогда было лет 7. И она рассказывала мне, как они детьми часто выбегали на главную хуторскую улицу, когда по ней вели строй пленных немцев сначала с утра на строительные работы в поселок, а вечером назад. И они, дети, частенько приносили им вишни, абрикосы, кусочки сахара – что было, в общем. А проходящие немцы им улыбались и даже могли быстренько потрепать по детским головкам. Я тогда возмущалась: «Бабушка, как вы могли?! Это же немцы! Если бы нашим не удалось их прогнать, у всей вашей детской команды были все шансы быстренько сгореть в печах! Твой же брат воевал! Почему вы так делали?!». А она еле-еле улыбалась и говорила: «Они же тоже люди, Оль. Нам их жалко было!». Сейчас, прочтя этот роман и вспоминая тот наш с ней разговор, я еле держусь и всеми силами давлю в себе рыдания.

... как безнадёжно обречены всякая справедливость и сострадание: им суждено вечно разбиваться о равнодушие, себялюбие и страх!

Почему-то в разряд любимых у меня всегда попадают книги, найденные в букинистических лавках или купленные с рук у старичков у метро)))

После с усилиями прочитанного дневника Драйзера я реально с удовольствием провалилась в историю Ремарка. «С удовольствием» - это, наверное, не совсем корректное слово, соотносящееся с описываемыми Ремарком реалиями, но это однозначное восхищение его мастерством слова. Я вот уже 5-й его роман поражаюсь, как ему удавалось вот буквально в нескольких фразах, без тяжеловесных описаний, в коротких репликах диалогов так живо, образно и проникновенно дать чувства, эмоции, включить на полную мощность воображение читателя, чтобы у него создалось ощущение будто он смотрит фильм, а не читает книгу.

«Время жить и время умирать» - это история короткого (а какой еще бывает на войне?) отпуска обычного немецкого солдата Эрнста Гребера. Не идейного фанатика, не закостенелого нациста, не эсэсовца или представителя гестапо, а обычного немецкого «пушечного мяса», какого и с нашей стороны было с избытком. Время действия – после переломной битвы за Сталинград, после которой началось активное отступление немцев к западу. Впервые за 2 года ему выпадает отпуск, и он хочет поехать к родителям в Германию. Приезжая в свой родной город, он обнаруживает, что дом его родителей разрушен, а самих родителей нет. То есть, они не погибли, нигде нет ни их трупов, ни записей о них, но и найти в своем городе Эрнст Гребер не может. И некоторую часть романа его поиски похожи на какой-то квест в компьютерной игре-бродилке: найти того, пообщаться с тем, выведать нужную информацию еще у кого-то, добыть нужные вещи. В общем, все было б достаточно увлекательно, если бы не было так страшно и тяжело.

Я еще никогда не встречала подобного произведения, во время чтения которого меня буквально физически раздирали бы такие противоречивые чувства. С одной стороны, читаешь диалоги, великолепные описания совсем не великолепных ситуаций и вещей и все человеческое, что есть у тебя внутри, стремится сочувствовать и сопереживать книжным героям. С другой стороны, какой-то симбиоз чувств и эмоций при малейшей попытке проявления милосердных эмоций моментально одергивает и стыдит тебя: «Ты кому сопереживать собралась?! Тем, кто в твой край пришел уничтожать твоих предков?! Тем, чьими стараниями без вести пропали несколько твоих прадедов?! Тем, из-за кого твоя прабабушка в 31 год осталась вдовой с тремя детьми на руках? Тем, из-за кого были искалечены десятки миллионов судеб?! Ты вообще в своем уме?!»

И ты буквально мечешься между этими мыслями. Признаешь правоту голоса чувств, разума, возмездия, если хотите, но не можешь отрицать и сбросить со счетов, что пытаешься по-человечески понять и посмотреть на вещи со стороны обычных людей, которые тоже были не рады тому, что попали в эту военную мясорубку, которые также ненавидят и презирают эсэсовцев и гестапо, и всех идейных нацистов. Пытаешься убегать от этих мыслей и смотреть отстраненно….и не получается.

Встречаются коменданты концлагерей, не лишенные чувства юмора, эсэсовцы-охранники, которые относятся друг к другу по-приятельски, добродушно. И бывают подпевалы, которые видят во всем одно лишь добро и не замечают ужасного зла или же объявляют его чем-то временным, суровой необходимостью. Это люди с весьма эластичной совестью.

Романы Ремарка – это оголенный нерв, как бы попсово это ни звучало. В том смысле, что нет нужды продираться через нагромождения описаний и разглагольствований для того, чтобы прочувствовать эмоцию писателя. Она на поверхности. И будет понятна, наверное, всем.

Это абсолютно динамичное в, так сказать, амплитудном смысле эмоций произведение. Это когда ты читаешь об обычных мирных немцах, близкие которых погибали от авианалетов противника, видишь перед глазами потерянных родственников, так же как и читатель не желающих этой войны и не верящих в превосходство немецкой нации, и уже близок к сочувствию им. А через пару страниц читаешь о «живых огнеметах», которые ради забавы устраивали нацисты на твоей земле, и все сочувствие испаряется просто как разлитый по полу спирт, который тогда эти нелюди заливали в горло нашим пленникам, поджигали и весело потешались над такой остроумной забавой. И зародыши гуманизма и какого-то общего горя исчезают начисто. И такая вот амплитуда эмоций многократно скачет на протяжении всего чтения романа.

— Эсэсовцы! — презрительно ответил Фрезенбург. — Только за них мы еще и сражаемся. За СС, за гестапо, за лжецов и спекулянтов, за фанатиков, убийц и сумасшедших — чтобы они еще год продержались у власти. Только за это — и больше ни за что! Война давно проиграна.

Читая о честных рассуждениях немцев, о том, можно ли искупить свою вину, можно ли было избежать этой огромной трагедии человечества, невозможно не ставить прямые вопросы и самому себе пускай даже и в рамках менее глобальных и трагичных ситуациях своей жизни. Ремарк, вот правда, словно собственным ключом открывает дверь в вашу душу, ведущую прямиком к совести, и заставляет вести честный диалог с самим собой. Я очень люблю его за это.

Когда спрашиваешь другого – это все-таки попытка уклонится от решения. Да я, вероятно, и не ждал от вас настоящего ответа, на самом деле я спрашивал себя. Но иногда удается спросить себя, только когда спросишь другого.

Еще одна деталь, присущая этому роману, как и, пожалуй, всем романам Ремарка. Отличительный признак его работ, если можно так выразиться, встретился и в этом произведении. Это большое количество алкоголя. И если в «Трех товарищах» это меня утомляло, в «Триумфальной арке» вызывало любопытство (после ее прочтения я впервые пошла пробовать и открывать для себя кальвадос и арманьяк), в «Черном обелиске» я уже к этому относилась спокойно, то во «Времени жить….» алкоголь воспринимался уже как что-то настолько привычное, знакомое, понятное и объяснимое, словно понятия «алкоголь» и Ремарк намертво связались в нечто неразделимое. И, по-моему, у меня прогрессирует ремаркоголизм))))

Чего нельзя простить? — размышлял он. После этой войны так бесконечно много надо будет прощать и нельзя будет простить! На это не хватит целой жизни. Он видел немало убитых детей, больше, чем здесь, — он видел их повсюду: во Франции, в Голландии, в Польше, в Африке, в России, и у всех этих детей, не только у немецких, были матери, которые их оплакивали. Но зачем думать об этом? Разве сам он не кричал всего час тому назад, обращаясь к небу, в котором гудели самолеты: «Гады, гады!»

Предпоследняя глава романа – это агония в чистом виде. Агония не только на страницах книги, но и внутри читателя. Когда все ткани организма изнутри натянуты как леска под тяжелым грузом, когда внутри черепной коробки чувствуешь невероятное жжение, а среди множества мыслей и образов, как солдат на параде, чеканит мысль «Это вы к нам пришли! Вы первые напали на нашу землю! По-другому быть не могло». И мне кажется, те, кто не были совсем отбитыми нациками и идейными фанатиками, в глубине души это знали всегда.

Возвращаюсь воевать за то, чтобы преступники, которые вас преследуют, еще какое-то время продержались у власти. Может быть, ровно столько, сколько нужно, чтобы они успели вас схватить и повесить.

Я возвращаюсь потому, что иначе меня расстреляют. Я возвращаюсь потому, что иначе, если я дезертирую, моих родителей и мою жену арестуют, отправят в лагерь или убьют. Я возвращаюсь, хотя знаю, что мои доводы — не доводы и все-таки это доводы для миллионов людей. Как вы должны нас презирать!

Эта глава покажет всем ура-патриотам, что «дойти до Берлина» и «можем повторить» - это было не обвязаться георгиевскими ленточками и с шашлыками и напитками под музыку весело прогуляться до немецкой столицы. А это было ползком по-пластунски под проливным дождем увязать в земле и глине, пробираться мимо дымящихся кусочков мяса, бывших раньше твоим товарищем, бросать позади молодого новобранца с раскуроченным животом, в котором собирается дождевая вода, и потерять ощущение реальности, стереть все воспоминания из сознания и перестать видеть себя в этом мире.

«Теперь мы старики, но без опыта старости. Мы стары, циничны, ни во что не верим, а порой грустим! Хоть и не часто.»

Окончательно влюбившись в «Триумфальную арку» несколько лет назад, я уже не думала, что что-то сможет если не сравниться с ней, то хотя бы приблизиться к ее невероятному влиянию на читателя. Теперь я знаю, что есть еще «Время жить и время умирать», бесспорно тяжелый, но глубокий, правильный, мудрый роман, который, я уверена, найдет отклик в душах десятков тысяч людей. Спасибо, Ремарк! Обожаю!

«Мне хотелось иметь что-то, что могло бы меня поддержать, — подумал он. — Но я не знал другого: имея это, становишься уязвимым вдвойне».

Если интересны мои впечатления о еще двух романах Ремарка, добро пожаловать к "Триумфальной арке" и "Черному обелиску".