Диссидентская книга по искусствоведению, написанная архитектором-эмигрантом в семидесятых годах прошлого века. Ранее публиковалась в переводах на иностранные языки, потом вышла и на русском — ее рекламировали как интеллектуальный бестселлер.
Паперный пытается проанализировать, почему раньше внедряли "уродливые" здания, а потом возненавидели их. Противоположные представления о приемлемости (культура 1 и культура 2) циклично сменяют друг друга, как инь и ян вращаются☯ "Это ощущали все жители СССР, но никто не анализировал в публикациях, поэтому, мол, я первый".
В конце книги приведены хвалебные отзывы; кто-то в них заметил, что эту книгу переиздают, но не обсуждают, не цитируют, а последователей и вовсе нет. — Неудивительно. Там одна вода. В воде плавают шуточки, и если кто очень хочет почитать шуточки про сталинскую эпоху, то ему эта книжка может и пригодиться, а если читатель хотел что-то узнать об архитектуре, то увы:
фасад, который ей часто нравится и который в глазах культуры и является архитектурой.
Эта фраза точно описывает самого Паперного. Он перечисляет законы, фильмы, имена (Владлен, Ленинид...), чем вызывает вопрос: а автор точно архитектор? Он описывает дома с точки зрения уличного прохожего: сверху шпиль, на покатой крыше бессмысленные перила, вход колоссальный,
реальный разрыв между роскошью фасадов, выходящих на главную улицу, и обшарпанностью внутренних дворов.
Зато автор рассказывает об обращении с прахом вождя и смехе на заседаниях. Кто-то высказал мнение, кого-то посадили, кому-то аплодировали, кого-то выселили.
Нередко автор совершает заезды в эпоху Петра I и прочее далекое прошлое, много места уделяет нереализованным проектам зданий. Он упоминает только московские общественные здания: ему, столичному патрицию, нет дела до жилых домов презренной черни. Он только дает понять, что отвращение к "безликим" многоэтажкам появилось много раньше, чем разрешили ненавидеть совок:
Одна из претензий культуры 2 к конструктивизму – одинаковый подход к разным городам. «Скучное, серое наследство оставили после себя конструктивисты», – писал в 1940 г. Н. Атаров, осуждая их за то, что они «делали города похожими один на другой»
И приводит статью 1924 года, в которой
слова «европейский вид» существуют в культуре 1 в качестве идиомы, обозначающей высшее качество.
Паперный рассказывает о ненависти культуры 2 к домам на колоннах. В Москве первый такой дом построили в 1931 году по проекту француза Ле Корбюзье, а потом застроили заборами.
У нас в городе тоже есть дом на колоннах. Пространство под ним закрыли заборами и сделали там магазин.
Многоэтажки "на курьих ножках" пугают представителя культуры 2, и он требует закрыть эти ножки. Включая мебель, что до сих пор заметно по ассортименту магазинов: советская мебель была на ножках и можно было под ней помыть, а современная прижимается "брюхом" к линолеуму.
Эта тяжесть настолько мучительна, что первый этаж дома, предназначенный для стоянки автомобилей, в конце концов обстраивается стенами – в этом виде дом уже не так страшен культуре. С домом Корбюзье произошло примерно то же, что происходило в XIX в. в русских деревнях с только что появившимися там железными кроватями на тонких трубчатых ножках – их обшивали «подзорами», которые закрывали весь низ кровати, создавая ощущение тяжелого монолита. Закрывание пустого пространства внизу под лавкой – устойчивая черта крестьянского жилища в России по крайней мере с XVI в.
Еще касается актуальной темы памятников неугодным деятелям: в культуре 1 их переделывают или заменяют таблички, а в культуре 2 сносят. Так и сейчас одни кричат, что надо уничтожить все памятники Ленину, "а то оно снова вылезет", а другие долепливают на памятник атрибуты и тем самым превращают Ленина в каких-то других персонажей (в каком-то населенном пункте на памятнике Карлу Марксу просто заменили табличку: "Христо Ботев").
Паперный много рассуждает о мифологическом мышлении. Его объяснение гигантизму сталинских построек: огромные двери строились для оживших статуй Рабочего и Колхозницы. Репрессии — не устранение неугодных, а человеческие жертвоприношения с пожирательством выделившейся энергии. Точно так же бессмысленная трудоемкая деятельность, переделка бумажных проектов и (не)достроенных зданий, нефункциональные архитектурные причуды а-ля "мегабалкон и внутри него микробалкон" служили одной и той же цели: сбору и пожиранию энергии трудившихся. — Это Паперный передает привет читателям "Розы мира".
Заканчивает он словами, что у европейцев нет мифологического мышления, отождествляющего физический объект и его изображение, и поэтому европейцы способны эстетизировать войну и смерть. А вот у русских — даже в культуре 1, когда людям приходило в голову заменить табличку на памятнике неугодному политику, никто не поднимался до европейских высот. У русских всегда один и тот же страх: "мысли материальны", и восхищаться красотой войны нельзя, чтоб не сглазить.
Вот такое содержательное наполнение.
Фотографий в книге очень мало, и они маленькие, мутные, черно-белые.
Единственный плюс — спокойное изложение. Очень непривычно читать автора, который не дергается, не кричит о своей ненависти. По этому спокойствию понятно, что автор из другой эпохи.
