Я искала документальные труды от лица врачей и психологов на тему аутизма детей, а яндекс подсовывал «Дэниела». Я продолжала рыскать в груде публикаций что-то современное, личное, экспериментальное одновременно. Яндекс упорно преследовал меня «Дэниелом». Сдалась.
Что вы делаете, заметив ребенка в общественном месте, который явно ведет себя не так: тянется ко всем пакетам с печеньем, к коим может дотянуться, завороженно облизывает магазинную тележку, а не получив желаемое – вопит во всю мощь. «Фууу!-скажет большинство из нас.- Что за воспитание! Мамаша не в силах усмирить свое дитя. И зачем такие рожают». Маме нерадивого ребенка стыдно, ей хочется провалиться сквозь землю; всю недоброжелательность она ощущает физически, съеживаясь на глазах. Но даже успокоившись, ребенок не тянет ладошки к маме, не улыбается прохожим, не откликается на свое имя и не делает еще много чего. Этот ребенок – аутист. В его генах произошел неведомый сбой, он не понимает, что такое социальное взаимодействие с миром и каким образом необходимо общаться. Не знает этого и родитель, если только не оббегала десятки инстанций, потратив на это большую часть семейных сбережений.
Мелани – молодая мама очаровательных белокурых ангелочков, старшей Эмили – четыре, она общительна, готова любить весь необъятный мир, запоминает с первого раза сказку и любит рисовать картинки; ее брату Дэниелу – почти три. Он не говорит. Этот факт сводит Мелани с ума – ведь год назад ее сынишка лепетал «мама», «папа», «мяч» и играл с ней в ладушки. Сейчас же Мелани чувствует, что что-то пошло не так, хотя все вокруг упорно закрывают глаза на «переходное бунтарство» малыша. Материнский инстинкт вкрадчиво шепчет – «ты плохая мать, ты не знаешь, что происходит с твоим ребенком»; каждый день начинается и заканчивается слезами жалости, отчаяния и страха: за себя, что стала асоциальна, гормоны не дают отдышаться; за свой брак, что медленно разваливается на глазах с каждым ее отказом бывать в гостях или вечеринке; за маленького Дэниела, что не способен повернуть голову, услышав свое имя, не имея ни проблем со слухом, ни проблем… с речью. Речь! Да и как может быть проблемой то, чего нет? Поход к веренице врачей дает результаты – да, Дэниел болен. Нет, это не лечится. Нет, он никогда не станет «нормальным». А что это – нормальность?
Весь ужас в том, что Дэниэл был самым обычным малышом лет примерно до полутора, когда мы заметили, что он не хочет говорить. Мы со Стивеном оба помнили, как ребенок называл «мячом» любой предмет круглой формы, включая нектарины и пуговицы. Затем появилось слово «дай», но исчез «мяч». А потом он вообще замолчал. К трем годам Дэниэл виртуозно открывал замки, включал телевизоры и расстегивал ремни безопасности в машине, зато был не в ладах с игрушками. После светомузыкальных погремушек, которые радовали его в девять месяцев, единственной его любовью стал Паровозик Томас. А сон… нет, он так и не научился спать всю ночь, да и вообще почти не спал. Что же до боязни громких звуков, то мне закрыт путь в дамские комнаты магазинов: стоит кому-нибудь включить сушилку для рук, как Дэниэл от ужаса заходится в крике. Гавкнет собака за окном, раздастся звонок в дверь — и мой мальчик, зажав уши руками, бежит куда глаза глядят, лишь бы подальше от шума.
Книга – все же не биографический очерк, это роман. С чуть сглаженными углами, с надеждой читателя и персонажей на завершение. Однако писательница Марти – была такой же американской Мелани, потерянной в какой-то момент для себя и мира, теряющей последнюю нить с пониманием окружающих людей и теряющей деньги из-за походов к логопедам, врачам, нейрохирургам и психологам. В начале 90-х ее сынишке поставили неутешительный диагноз, предложив отдать ребенка в специализированную школу, где дети - не говорят, смотрят в одну точку и могут постоянно прыгать.
Почему такое случилось со мной? Сколько матерей придерживаются теории «поплачет и перестанет» и, едва отлучив от груди, бросаются искать ребенку мало-мальски приличную няньку. Я же отзывалась на каждую прихоть своих малышей. Ошибочный метод воспитания, если верить тем, кто настаивает на укрощении нрава младенцев и дрессировке дошколят, однако я просто наслаждалась безраздельным, эгоистичным и всецело невинным господством детей… И все равно съежилась от беспощадного чувства вины за то, что не смогла вспомнить, когда Дэниэл перестал играть в ладушки. Я виновата, да, я сама искалечила своего сына, этот подарок небес, моего малыша; когда он появился на свет, я смеялась от счастья и наглядеться не могла на его сморщенное личико и темные глазки. Внешне Дэниэл — само совершенство: губы пухлым бантиком, застенчивая полуулыбка, кожа цвета спелого персика. Он такой красивый, а я сломала ему жизнь. Я его упустила. Как же это я так, а? И как мне после этого смотреть ему в глаза, ведь я его предала? «Ох, малыш, малыш, пожалуйста, не надо, — говорила я про себя. — Прошу тебя, не уходи, вернись ко мне».
Страшная книга, жесткая. О том, что жизнь может измениться за секунду. О том, что в этом может не быть чьей-то вины и некому представить счет. О том, как у окружающих переворачивается с ног на голову представление (читай: осуждение) при виде гневно надрывающегося ребенка на улице и его мамы рядышком (как, рядом с кричащим малышом и папа есть?! Хм. Ему повезло).
«Дэниел молчит» - не сможет изменить весь мир. Но изменится что-то в вас самих. Хотя бы на секунду.
